(Перевод с болгарского)
«Хозяин, почему должна сидеть я в клетке На жердочке, а не в саду на ветке? Зачем меня ты держишь взаперти? Для звонких трелей, для веселых песен Решетчатый приют твоей певунье тесен!» «Тебя попробуй только отпусти — Останутся лишь перышки да ножки! Я берегу тебя от кровожадной кошки!» «Не лучше ли тогда, так жизнь мою храня, Ту кошку запереть, чтоб выпустить меня?!»
Предложите ребенку придумать загадку о канарейке. Вы начинаете, а малыш заканчивает.
«Она желтая как… Она поет как… Она летает как… Кто это?»
Может быть другой вариант формулировки той же загадки:
«Желтая, а не … Поет, а не … Летает, а не … Кто это?».
Запишите загадку ребенка и загадайте ее друзьям и родственникам. Это даст возможность малышу почувствовать значимость его первый шагов в речевом творчестве и первый успех.
Канарейки
Позвольте вам представиться, милые детки: я – желтенький кенар. Вы такие милые, что мне захотелось порассказать вам о моем житье-бытье.
Я помню себя совершенно маленьким, в гнездышке, где мать и отец нежно кормили и грели меня. Когда же я нарядился в желтое платье и мог сам выскакивать из гнезда к кормушке, какой-то старик с седою бородой, пересадил меня в другую клетку.
Сначала я скучал и очень боялся этого старика, но когда он стал каждое утро чистить мою клетку и давать мне пить и есть, я к нему привык и даже его полюбил. Старик мой жил в маленькой комнате, по стенам которой висели все клетки с канарейками, громко распевавшими свои песни.
Я еще не умел петь, но любил слушать своих товарищей, и сам иногда пробовал потихоньку им подражать.
Когда я тихо чирикал, не смея делать это громко, то старик-хозяин ласково говорил мне:
– Славный будешь певец, желтенький кенар.
Я становился все смелее да смелее и скоро стал петь уже полным голосом, стараясь перекричать моих товарищей.
Часто заходили в нашу комнату разные господа. Посмотрят, послушают, а иногда и унесут кого-нибудь из нас с собой. Так и меня раз взяла какая-то дама. Пересадили меня в новую просторную клетку и повезли куда-то очень далеко.
Дорогой я всего пугался. Но, наконец, мы добрались, как говорила дама, «домой». Встретила нас в комнате маленькая девочка, словами: «Мама! Мама! наконец-то ты приехала, да еще с птичкой!»
– Вот тебе, Катюша, желтенькая канареечка. Береги ее и ухаживай за ней. Ее необходимо содержать опрятно, ежедневно менять в клетке песок, ставить свежую воду и давать канареечное семя.
– Благодарю, очень благодарю, милая мама. Ах, какая прелестная птичка! Я буду ее очень, любить и беречь.
Последние слова моей новой хозяюшки были мне чрезвычайно приятны, и я сейчас же пропел ей лучшую мою песню.
– Как она хорошо поет! – воскликнула девочка. – И вся-то она чисто желтая.
– Да, – отвечала мать. – Это и показывает, что она очень хорошая, породистая канарейка.
Еще больше я возгордился, слыша такие похвалы. Долго жил я у Катюши и так хорошо было мне у нее, что я ничуть не скучал без своих товарищей и без старика-хозяина.
Но вот настало время, когда солнышко ярче и дольше светило в мое окно и так приятно меня согревало. Стали открывать окна. Я хорошо слышал пение разных птичек на дворе и сам старался петь громче, чтобы и они меня слышали.
– Киночка, моя милая, – говорит мне однажды моя хозяюшка, – мы едем в деревню, а ты на время поедешь к тете.
«Вот тебе раз! – подумал я и даже обиделся. – Меня-то, любимую птичку, не берут с собой…» и я грустно зачирикал.
– Не скучай и не забывай меня! – продолжала Катюша. – Тетя тебя очень любит, тебе у нее хорошо будет.
Эти слова меня утешили, и я стал ожидать новой перемены в моей жизни.
Когда все уехали, меня перенесли к тете, которая, оказалось, жила поблизости. Действительно, и тут мне было хорошо. Меня всегда вовремя кормили, убирали и тоже давали сахарцу и сухариков, да еще здесь я получал зеленый салат, который очень любил. Проживши порядочно времени на новом месте, я опять был отнесен к своей милой хозяюшке, которая очень обрадовалась, когда меня увидела. Она спрашивала тетю, хорошо ли я себя вел.
– Хорошо, хорошо, – говорила тетя, – твой кенар веселил меня своими чудными песнями. Я очень полюбила твою птичку. На будущую весну ты опять, пока будешь в деревне, дай ее мне.
Конечно, мне было приятно слышать эти слова.
Так некоторое время прожил я у Катюши; когда же опять стали собираться в деревню, меня снова переселили к тете.
Теперь расскажу вам, детки, какая радость ожидала меня на этот раз.
На другой же день после моего приезда, ко мне в клетку пустили другую птичку. Я страшно этому рассердился и стал неистово гонять и клевать незнакомку. Тогда тетя пересадила ее в другую клетку и поставила нас рядом, на столе.
Я увидел сквозь решетку, что желтенькая птичка, с серой головкой, была тоже канареечка.
Ей, кажется, очень хотелось опять попасть ко мне, но, видя, что этого сделать нельзя, она немного почирикала и спокойно стала прыгать в своей клетке. Мне же хотелось показать ей свое искусство, и я, подняв свою голову кверху, громко запел. Птичка слушала. Мое пение ей нравилось. Но что же я увидел потом. Канарейка спокойно принялась за какую-то работу! Я ожидал услышать ее пение и сравнить со своим, а она, вместо того, усердно трепала клювом какую-то веревочку, придерживая ее своими ножками; иногда смачивала ее водою в чашке и продолжала усердно работать под звуки моих песен, которыми я заливался, чтобы показать ей свое искусство.
Меня очень интересовало: зачем она это делает, а не поет со мною?
Она работала столь прилежно и с такою любовью, что и мне самому захотелось попасть к ней в клетку и заняться ее делом.
Я стал прыгать вдоль клетки, отыскивая из нее выход, канареечка же чирикала и звала меня к себе. Я досадовал, что тетя нас рассадила.
На другое утро тетя пришла, раскрыла дверцы обеих клеток и поставила их одну против другой.
Я немедленно вскочил к новой моей знакомой и, в знак извинения за мой невежливый вчерашний прием, пропел ей лучшую свою песню.
Потом мы принялись с нею трепать веревочки и тряпочки, которые нам положила тетя.
Я увидел, что моя приятельница носила все, что растреплет, в корзиночку, привязанную к клетке. Тогда и я стал делать то же.
Несколько дней занимала нас эта работа; мне даже и петь не хотелось. И вот общими трудами устроили мы чудное, мягкое гнездышко. Как только оно было готово, моя подруга села в него и самодовольно пропищала мне в знак благодарности свою коротенькую песню. Я тотчас затянул ей длинную песню, со всевозможными переливами.
На другой день, утром, канареечка снесла в это гнездо зеленоватое яичко.
Через несколько дней в гнезде было уже три яйца, но одно из них мы, по неосторожности, разбили, два же остальных стали заботливо согревать и насиживать.
Правда, я сидел в гнезде только тогда, когда моя красотка отправлялась поесть и попить. Сидя в гнезде, я с нетерпением ждал ее возвращения, потому что ужасно боялся раздавить эти нежные яички. Она же всегда чирикала мне: «Сиди, сиди, чтоб не остыли. Мне надо ножки порасправить».
Так прошло много дней, и вот раз моя красавица как-то особенно радостно на меня посмотрела, когда я принес ей в клюве размоченной булочки. Она пропищала мне: «Посмотри, что у нас есть», причем быстро вскочила на пояски, но сейчас же опять опустилась. И в этот момент я увидел, как под ней что-то маленькое зашевелилось. О, радость! Вылупился птенчик! На радостях я стал петь, но тихо, вполголоса, боясь испугать малютку.
Дня через два и из другого яйца вылупился птенчик. Мы были счастливы. Мать не покидала гнезда ни на минуту, а я старательно носил ей корм и постоянно думал: только бы она сидела в гнезде и не посылала меня согревать птенцов, – так боялся я помять их. Они были очень маленькие, без перьев, кое-где только торчал пух; вместо глаз виднелись какие-то черные пятна. Дней через пять птенцы покрылись пухом, и мать выскочила оправиться и поклевать. Я со страхом и трепетом отправился оберегать детей, но не решался взойти в гнездо, чтобы согреть их: я остался на краю, с распростертыми крыльями. Мне было очень неловко так стоять. Я с нетерпением ждал возвращения матери. Она же все время оглядывалась на меня и громко чирикала, чтобы я не смел уходить, пока она не возвратится. Однако я не выдержал и приблизился к ней; тогда моя подруга рассердилась, и я, сконфуженный, взлетел опять к своим деткам.
По правде сказать, мать очень недолго справляла свой обед, но мне казалось это вечностью.
Вскоре я привык к новому своему занятию и даже с удовольствием ходил согревать своих птенчиков. Тогда канареечка стала чаще выскакивать из гнезда и уступала мне с удовольствием свое место, видя, что я вполне хорошо исполняю ее поручение.
«Береги их, береги, там, без меня», часто чирикала она мне. Скоро мы начали их кормить из своего клюва. Тетя ставила нам теперь отдельную чашку с яйцами и булкой, что мы и давали нашим милым дорогим деткам. Благодаря нашим постоянным заботам и хорошему уходу, птенчики живо росли и стали покрываться перьями. Однажды тетя пересадила всех нас в большую новую клетку, с полочкою, в которой были вделаны два гнезда. В одно она посадила наших малюток, а в другом задумали мы еще вывести деток, как только эти будут в силах сами себя кормить. Через несколько дней наши малыши так окрепли, оперились, что стали выскакивать из гнезда на полочку, а затем и на жердочку, и на песок. Весело стали мы с ними щебетать. Сидели все вместе на жердочке, и я им тихо напевал свои песенки. Мы были страшно довольны. Видя, что молодая парочка уже не нуждается в нас, и сами они летают к чашкам за кормом и питьем, мы принялись за новое гнездо. Подруга моя поторопилась положить туда четыре яичка, и опять стали мы заботливо согревать их. Но молодежь постоянно тискалась в гнездо, желая погреться и понежиться под крылышком матери. Конечно, они часто толкали и тревожили яички, забираясь в гнездо, что тетя заметила и пересадила их в другую клетку. Нам было жаль с ними расставаться, но мы поняли, зачем она это сделала. К сожалению, было уже поздно и из наших четырех яичек ничего не вышло. Я вздумал еще раз устроить гнездо, канареечка же пищала, что довольно: «Я устала сидеть; ведь мне гораздо труднее твоего». Мне не понравилось это возражение, я рассердился и начал ее клевать. Как раз в это время вошла тетя. Она увидала мои побои, тотчас же открыла клетку, отняла у меня мою подругу и посадила ее в другой домик.
«Теперь ты сиди один, – сказала тетя. – Пой и учи детей петь, а драться не смеешь». Меня наказали. Вскоре затем меня переселили к Катюше. В своих песнях я постарался рассказать ей все, что было летом у тети, – всю мою великую радость и мое горе. Она меня поняла: поехала посмотреть мою подругу и детей и принесла мне радостную весточку и привет от родной семьи.
Воображаю, как чудно поют теперь мои птенчики. Они были такие послушные, внимательные и прилежные, а при этих качествах детки всегда достигают больших успехов.
Источник
